Утро (Из дальнего прошлого) - Страница 1

К оглавлению

1

Константин Михайлович СТАНЮКОВИЧ

УТРО

(Из дальнего прошлого)

Посвящается

Александру Алексеевичу Борисяку

I

Три дня океан бесновался.

Он ревел и вздымал свои громады, которые бешено набрасывались на маленький клипер* "Красавец" и словно хотели его поглотить.

_______________

* К л и п е р - трехмачтовый быстроходный военный корабль.

Но "Красавец" под штормовыми парусами и спущенными брам-стеньгами* ловко ускользал между волнами. Он взлетал вместе с волной, с нею же падал и снова взлетал на новый вал, заливаемый седыми гребнями.

_______________

* Б р а м- с т е н ъ г а - брус, служащий продолжением стеньги.

В эти тяжелые дни свирепого шторма не видно было ни солнца, ни неба под быстро несущимися клочковатыми черными облаками.

Мрачно кругом. Жутко было морякам на "Красавце". Не раз в этот шторм приходилось ждать смерти.

Наконец буря стала затихать и стихла.

И в это прелестное раннее утро океан заштилел.

Он был так очарователен и ласков, светло-синий в своей гладкой мертвой зыби, так тихо, нежно и точно жалобно рокотал большими, но обессиленными и ленивыми волнами, так ласково лизал бока клипера, что казалось, океан одумался и раскаивается перед моряками за то, что так напугал их смертью.

А на высоком бирюзовом небе ни облачка. Бездонное и таинственное, оно веет лаской и своею непонятною загадочностью невольно манит к себе вдумчиво-вопрошающие взгляды.

А солнце, только что поднявшееся из-за горизонта, еще алеющего заревом, такое ослепительное, веселое и жгучее, заливающее блеском все вокруг, казалось, говорит соскучившимся по нем морякам: "Вот оно и я. Радуйтесь!"

II

Но это роскошное утро не радовало матросов "Красавца", который, раскачиваясь на зыби, шел под парами, попыхивая дымком из своей белой трубы, узлов по восьми.

На палубе, где шла обычная утренняя "убирка" и чистка, пронеслась весть, что пропала Дианка.

И эта весть смутила матросов и вызвала оживленные толки и предположения.

Встревоженный и испуганный, подходил к матросам приземистый и коренастый пожилой боцман Иванов и задабривающим голосом говорил:

- Братцы! Повинись, кто утопил капитанскую суку. Не сама же она бросилась в море. Дианка была башковатая шельма... Повинись - и шабаш! Отдерут, вот и всего... А не объявится убивец Дианки, командир всех вас вгонит в тоску... Небось знаете, как он был привержен к собаке... Команду обессудит... Вздумает, что против его взбунтовались и присогласились извести Дианку...

Матросы встревоженно соглашались, что дело "табак" и что боцман по совести говорит насчет тоски для команды. Только маленько "облещивает", будто "отдерут, и всего". Из-за Дианки не меньше как шкуру снимут, как с сидоровой козы.

Но никто не винился. Никто не видел, кто выбросил Дианку. Еще ночью, под утро, рулевые видели, как она выбежала из каюты...

- Не доводи, виноватый, капитана до обезумия... Объявись! - горячо убеждал боцман.

Ни среди матросов, ни среди кочегаров, ни среди вестовых не объявился убийца капитанской собаки.

Тогда боцман нахмурил черные, густые брови, задвигал выдающиеся скулы своего приплюснутого лица, выпучил круглые, как у совы, большие глаза и, внезапно багровея и подпрыгивая ногой, заговорил по-настоящему:

- Так слушай, бесстыжий собачий сын... Слушай, подлюга-раздрайка...

И боцман стал сыпать самые невероятные ругательства, на которые была только способна художественная выдумка вспылившего и негодующего боцмана. Он грозил, что подлеца, из-за которого капитан на всех "обидится", беспременно разыщут, и уж тогда...

- Тогда, - воскликнул боцман, придумывавший самые жестокие наказания, - тогда будет ему прописана плепорция в триста линьков!.. Отшлифуют до бесчувствия... Вгонят в чихотку... И никакой форменный матрос не пожалеет паршивую Иуду, чтобы ей подавиться Дианкой!..

Боцман выдержал паузу и прибавил:

- Так лучше сей же секунд повинись!

И красноречивые предсказания боцмана, и советы трех старых "правильных" матросов: вспомнить совесть и не поступать против товарищей не поощряли виновного сознаться.

Тогда негодующий боцман решил произвести свое предварительное и скорое дознание.

По общему мнению команды, он "дрался с рассудком и с опаской" и сильная его рука была "легкая". И действительно, боцман не очень серьезно ткнул в лицо нескольких ленивых матросов, имевших некоторое основание питать недобрые чувства к Дианке, и затем допросил слегка подозреваемых.

Не получив признания, боцман пошел допрашивать ненавистного ему продувного лодыря - Елисейку Зябликова.

Этот пригожий молодой матрос из кантонистов лениво оттирал суконкой медный кнехт у борта на юте и, казалось, не обращая внимания на общую подавленность, беззаботно напевал себе под нос какую-то разухабистую песню.

Сильное и, казалось, основательное подозрение, которое внушал Зябликов, в боцмане еще более усилилось при виде этой беззаботности лодыря.

И боцман не сомневался в виновности Зябликова.

Еще бы!

Недаром Зябликов не раз при всех грозился, что придушит Дианку, и боцман не раз видел, с какой жестокостью Зябликов при удобном случае бил капитанскую собаку.

В свою очередь и злопамятная Дианка ненавидела матроса.

Зябликов считался не только последним матросом на клипере, лодырем и трусом в море, но и ненадежным, лживым человеком, хвастуном, дерзким на язык, с которым лучше не связываться.

И матросы сторонились его и слегка побаивались.

Крупный и волосатый, с вздувшимися жилами, просмоленный кулак боцмана особенно сильно лег да красивое и несколько наглое лицо Зябликова.

1