И главное - он словно гипнотизировал матросов своею загадочною молчаливостью и суровою нелюдимостью. Всегда наверху во время штормов и непогод, чистый "дьявол", как говорили матросы, спокойный, никогда не испытавший ни малейшего страха, он в другое время редко выходил наверх из каюты и никому, ни офицерам, ни матросам, не сказал за год ни одного приветливого слова. Только одной Дианке и показывал расположение. Мартышку, как все звали на клипере капитанского вестового, ни разу не ударил. А Мартышка боялся капитана несравненно больше, чем прежнего своего драчуна капитана.
Мартышка испуганно на баке рассказывал:
- И лба не перекрестит. И ничего не боится. И глаза страшные, такие пронзительные и горят. И все читает книжки. И ни разу к обеду офицеров, по положению капитанскому, не звал. И в кают-компанию его никогда не звали. Одним словом, вовсе будто с дьяволом знается! - таинственно прибавлял Мартышка.
- Однако валим, братцы, и к местам! - проговорил боцман, закрывая заседание.
- А я, Иваныч, сейчас попытаю Елисейку... - неожиданно сказал кривоглазый матрос.
- Как?
- А добром, Иваныч.
- Прост ты, Бычков!.. С Елисейкой ни крестом ни пестом... Оглашенный!
- Не говори, Иваныч. Знал такую загвоздку. Был на "Орле" со мной такой же оглашенный. Ругали да били его до точки и вдруг... добром. Он и поворот на другой галц!
- Что ж, попытайся, Бычков... Только зря...
Все поднялись наверх.
Боцман стал обходить палубу и, приглядывая за "убиркой", покрикивал:
- Поторапливай, черти! Не копайсь, братцы, такие-сякие.
И, когда замечал очень подавленные лица молодых матросов, тихо прибавлял:
- До срока не входи в тоску... Духом не падай, матросики!.. Чище валяй... Не жалей суконок...
И в грубоватом голосе боцмана звучала подбодряющая, почти ласковая нотка.
Тем временем Бычков "пытал" Зябликова "добром".
- И команда не верит?.. А ты, Бычков, хоть и по-хорошему пытаешь спасибо и за то, - а зря пытаешь! Не топил я Дианки... Знаешь ты, кто ее потопил?
- А кто?
- По моему понятию, сам капитан и потопил.
- Это как же понять, Зябликов?
- Обмозгуй и поймешь! Не мирволь он подлой суке... при нем бы и осталась. Не было бы и смуты... Капитан, значит, совсем виноватый, что решился своей собаки... И выходит, быдто сам потопил... Смотри за подлой, чтобы не кусала людей... И что еще объясню, Бычков?..
- Что?
- Загадливый у нас капитан... Страшный!.. А может, не такой он окажется страшный. И дойдет, что сам виноват. Тоже и понять надо всякого человека... Вы не понимаете и думаете: большая будет отместка, а я понимаю его и за Дианку не боюсь, хоть и помню, как меня приказал разделать! хвастливо проговорил Зябликов.
Бычков сообщил боцману о неудаче своей попытки и о словах Зябликова и прибавил:
- А ведь Елисейка правду выдумал.
- То-то подлец с понятием... Не держи капитан такой собаки! - сердито сказал боцман. - А Елисейка врет... Это он потопил Дианку!.. - прибавил боцман.
- А бог его знает, Иваныч. Он ли? И хвастает, что не боится капитана за Дианку. Не такой, мол, страшный.
- А ты верь! И прост же ты, Бычков. Вовсе ты прост!
Пробило шесть склянок.
- Пойти к дырявой душе!
И боцман пошел на мостик.
- Разыскал? - спросил старший офицер.
- Никак нет, ваше благородие!
- Так укажи, кого подозреваешь!
- Ни на кого не имею, ваше благородие.
- Так ты Зябликова покрываешь? Вот ты какой боцман. Я тебе покажу! говорил взбешенный старший офицер.
И он наскочил на боцмана и подносил к его темно-красному широкому носу свой маленький белый кулак.
Боцман не спускал своих вытаращенных глаз со старшего офицера.
Тогда он ударил боцмана по лицу и, словно бы вдруг облегченный, крикнул:
- Ступай!..
И, обратившись к вахтенному офицеру, сказал:
- Конечно, это тварь Зябликов! Я так и доложу капитану.
В ту же минуту из капитанской каюты выскочил Мартышка и подбежал к боцману.
- Встает! - сказал вестовой.
- Хватился Дианки?
- Нет... Сей секунд хватится. И что только будет!
И Мартышка во все лопатки полетел на камбуз - сказать коку, чтобы варил кофе.
О том, что капитан встал, стало известно на палубе.
Подавленные и испуганные люди притихли. На палубе воцарилась мертвая тишина.
Никто и не взглянул на стаи белоснежных альбатросов, реющих в прозрачном воздухе.
VI
Дианка, из-за исчезновения которой сто тридцать человек переживали жуткий страх, действительно заслужила при жизни ненависть команды "Красавца".
Это была необыкновенно умная и лукавая молодая дворняжка, небольшая, гладкая, темно-каштанового цвета, с пушистым хвостом "крендельком" и торчащими ушами, в которой, казалось, были все подлые черты, возможные только в лживой собаке, попавшей случайно в привилегированное высокое положение.
В присутствии капитана Дианка казалась самой порядочной и доброй собакой, и, стараясь выказывать капитану горячую преданность, она заглядывала ему в глаза, лизала его руки и была особенно нежна и льстива, когда ей хотелось получить вкусную кость на тарелке. Нечего и говорить, что Дианка была послушна и предупредительна, угадывала желания капитана, не осмеливалась при нем выражать своего неудовольствия и старалась какой-нибудь забавной штукой обратить на себя внимание капитана и заставить его улыбнуться...
С офицерами Дианка была приветлива и даже льстива, когда приходила на мостик полежать на припеке, без капитана, и знала, что вахтенный офицер не особенно доброжелателен к ней. Но стоило показаться капитану, чтобы Дианка стала держать себя независимо и подчас вызывающе. И тогда смелей попадалась под ноги офицеру и даже ворчала, если ее отгоняли.